[thebasterds]

Автор: марронье
Название: "О растёрзанной пуме"
Фэндом: "Бесславные Ублюдки"
Пейринг: Арчи Хикокс/Бриджет фон Хаммерсмарк, Дитер Хельштром/Бриджет фон Хаммерсмарк
Рейтинг: PG-13
Жанр: флафф с лёгким ангстовым налётом.
Предупреждение: AU - Арчи и Бриджет живы.
Дисклеймер: всё - Квентина Тарантино. Поскольку недавно выяснилось, что Тарантино бурно и радостно одобряет фанфики по "Ублюдкам", пусть забирает текст себе.

"Эмили вернулась живой с любви, теперь
Мы по пятницам с нею пьём.
Она лжёт, что стоило столько вытерпеть,
Чтоб такой ощущать подъём.
Вся набита плачем сухим, как вытертый
Чемодан - неродным тряпьём."
Вера Полозкова, без названия

фик

По воскресеньям они, конечно же, не посещают церковь - Бриджет лютеранка, а Арчи ненавидел воскресную службу с самого своего раннего детства, да и кто её не ненавидел?
По воскресеньям Бриджет ходит по дому совершенно голая - бледная, длинноногая, с крепкими бёдрами и ладной грудью, хотя Арчи нравится размер немного побольше. По воскресеньям Бриджет ходит по дому совершенно голая, но никогда не забывает накрасить губы. Арчи находит это даже забавным, в определённой степени.
Уже почти полгода, как она отказывается выходить из дома. Арчи мог бы объяснить такое затворничество странным комплексом вины, мог бы - следом от пули на лодыжке Бриджет, большим, уродливым, тёмно-розовым и ноющим к плохой погоде, белёсым, как паутина, в ясные дни. Фройлян фон Хаммерсмарк до сих пор не знает, чья пуля заставила её распрощаться с актёрской карьерой, а Арчи не спешит признаваться ей, что всего лишь промазал, целясь под столом в майора Хельштрома.
В их доме существует негласное табу на упоминание имён майора Хельштрома, полковника Ланды, лейтенанта Рэйна, да и разговоры о войне Бриджет терпеть не может.
О Хельштроме Бриджет фон Хаммерсмарк говорит лишь однажды, случайно называя его в разговоре Дитерхеном, и не менее случайно добавляя, что его появление в Надин было не слишком удивительно, но Бриджет пьяна, и на все расспросы Арчи отвечать отказывается.
Всю следующую неделю Арчи Хикокс строит догадки. К концу недели ему кажется уже почти совершенно очевидным, что Бриджет хотя бы раз спала с майором. Бывший любовник слишком уж рьяно следил за фройлян фон Хаммерсмарк - эта версия нравится Арчи больше всего.
- Мне кажется, - фыркает Бриджет, выслушав все догадки Арчи, - тебе просто нечем заняться.
Арчи отвечает:
- Нет, у меня просто слишком богатая фантазия. К тому же, мне приятно думать, что хоть что-то в твоей жизни обстояло куда поэтичнее, чем на самом деле.
- Зачем тебе это? - Бриджет затягивается своими немецкими сигаретами и выдыхает сизоватое облако дыма.
Арчи улыбается самой невинной из своих улыбок:
- Актрис, будь они хоть трижды шлюхами, принято окружать легендами и боготворить.
Бриджет не отвечает.
А потом майор Хельштром забывается сам собой, как давний приятель из колледжа, о котором не было вестей уже лет двадцать: фон Хаммерсмарк не говорит о нём, а Арчи не спрашивает.
Они разговаривают друг с другом всё реже, и теперь в их разговорах становится всё меньше от меткого и изящного обмена колкостями. Жить вместе, думает Арчи, становится так привычно и так невыносимо.
Иногда ему кажется, что их совместная жизнь всё больше напоминает супружескую после двадцати лет брака. В Арчи влюбляются добропорядочные английские школьницы, красивые и не очень, и шлют ему письма - написанные аккуратным девичьим почерком на надушенной бумаге. Эти десятки и сотни писем не радуют Хикокса и не расстраивают. Курьер в потёртой чёрной ливрее иногда привозит корзины белых лилий для Бриджет и оставляет их на крыльце дома. В корзинах обязательно лежит записка - с парой фраз на немецком и подписью "от неизвестного". Обычно неизвестный цитирует Шиллера, реже - Рильке, но Бриджет фон Хаммерсмарк выбрасывает записки, не читая, вместе с лилиями.
Шутя, Арчи иногда спрашивает её, как же она может быть такой бессердечной, впрочем, ответа он никогда не получает.
Жизнь идёт своим чередом: горничная уносит новые корзины лилий и новые пачки писем, Арчи продолжает писать рецензии для современного кино и иногда исчезает по вечерам на премьеры.
Такие вечера Бриджет проводит одна, и после пары бокалов красного вина ей становится страшно: и Хельштром, и полковник Ланда вспоминаются ясно, как никогда.
Когда она думает о полковнике, записки и белые лилии не кажутся такими уж невинными, а неизвестный поклонник не кажется случайным и неизвестным. В конце-концов, никто ведь не знает, куда бежал полковник Ланда ещё до того, как его приговор о двадцати годах заключения в Шпандау успели обнародовать, но вряд ли полковник шлёт цветы откуда-то из Латинской Америки, из Бразилии или из Эквадора.
Потом Бриджет начинает вспоминать Дитера Хельштрома, Дитерхена. Их случайные встречи в Берлине и в Париже и то, как смешно, бывало, Дитер спешил по утрам на службу, а Бриджет специально просыпалась пораньше, чтобы понаблюдать за ним и немного подразнить его.
С пару месяцев они даже жили вместе, в парижской квартире совсем недалеко от Монмартра, которую снимал Дитер. С пару раз они прятались вместе от чьих-нибудь слишком любопытых глаз на выходные в деревушке Надин под Парижем.
Они расстались незадолго до конца войны - Бриджет вполне могла бы оправдать это и тем, что Дитер был отвратительно эгоистичен в постели, резок и язвителен в разговорах, и тем, что проводил на службе он слишком много времени, и тем, что она два раза делала от него аборт, но всё проще: к тому моменту она уже два года как сотрудничала с британской разведкой, а Дитер задавал слишком уж странные вопросы, как будто он действительно что-то знал от кого-то и как будто подозревал её.
Фройлян фон Хаммерсмарк, может быть, и любила - немного, самую малость, может быть, и думала в своей жизни пару раз о том, как могла бы стать фрау Хельштром, но была достаточно неглупой женщиной, чтобы понять, что продолжать слишком уж рискованно.
В один из тех дней, когда Дитер работал до полуночи, после ароматной ванны, закончив себе маникюр, и выкурив пару сигарет, Бриджет ушла, оставив совсем уж короткое прощальное письмо, которое скорей можно бы было назвать отпиской.
Бриджет помнит, что черкнула в письме пару красивых, немного извиняющихся фраз и "всё конечно, милый Дитерхен" в конце. Она немного чувствовала себя виноватой, конечно же, но в тот же вечер очень быстро успокоила себя мыслью "так надо".
Кто-то чуть позже сказал Бриджет фон Хаммерсмарк, что майор Дитер Хельштром был в бешенстве и то ли обещал её убить, то ли желал ей сдохнуть, некоторые жалостливо добавляли, что он запил с горя, и Бриджет стоило бы обойтись с ним немного помягче, поскольку человек он очень хороший - в это всё одинаково не верилось. Совершенно точно было известно только то, что с того момента Дитер установил за ней слежку, и Бриджет вздрагивала в ужасе всякий раз, увидев случайно кого-то из младших офицеров гестапо на улице из своего окна или у в салоне у любимой модистки, якобы сопровождающих французских подружек, желающих выбрать платье.
С Дитером Хельштромом не так-то и просто было порвать раз и навсегда, и единственное, что успокаивает Бриджет - теперь он мёртв, и хоть в этом не приходится сомневаться. Его застрелил Арчи. Или Хуго Штиглиц.
Бриджет вспоминает о Дитере, Дитерхене, свернувшись на кровати Арчи калачиком, а бросить хотя бы один взгляд на окно ей страшно - ей чудится, что вот-вот там мелькнёт давно уже мёрвый майор, улыбнётся, как раньше любил, небрежным движением поправит то, что осталось от истлевшей фуражки: бонсуар, милая, я так соскучился.
Бриджет фон Хаммерсмарк с детства боялась мертвецов, и тех, что в мифах и страшных сказках, и тех, что в готических романах, цитатами из которых так любил пугать её старший брат Эрих.
Подушки мягкие, смятые и слегка пахнут одеколоном Арчи - это успокаивает Бриджет.
Когда Хикокс возвращается, он находит её спящей на своей кровати, и на Бриджет всегда надето то платье, в котором она была на премьере "Гордости Нации", чёрное, переливчатое, изящно задрапированное на груди. Бриджет хранит это платье. Она говорит, что платье - от Мадлен Вионне, и с ним связано слишком уж много воспоминаний, преимущественно, очень грустных.
Почему она продолжает его надевать по вечерам, когда Хикокса нет дома, Бриджет не знает.
Арчи всегда находит её в этом платье, и всегда старается раздеть, не разбудив, а потом заботливо укрывает одеялом, ложится рядом и долго смотрит в окно.
В окне - чернота, фонари на Кенсингтон-хай-Стрит и ветки вишнёвого дерева, растущего в саду у дома с тех времён, когда ещё дед Арчи только-только окончил Оксфорд.
В гостинной дома стоит, покрытый пыльным бархатным покрывалом, рояль, и Арчи не помнит, когда кто-то в последний раз играл на нём. Лорел, сестра Хикокса, всё хотела, когда раньше приходила к нему в гости, сыграть Die Hochzeit Вагнера, но как-то забывала, да и это было давно, до войны.
Теперь сестра не приходит к Арчи в гости: она терпеть не может Бриджет, что совершенно взаимно. Лорел за глаза называет Бриджет "той немецкой потаскухой", Бриджет же в свою очередь за глаза называет Лорел "той твоей, Арчи, сестрицей, которая так похожа на кобылу".
Однажды осенью Бриджет сдёргивает с рояля бархатное покрывало и садится играть. Она играет песни Марлен Дитрих и поёт - чаще всего она поёт песни из "Голубого Ангела", особенно "Влюбляясь снова", и исключительно на немецком.
Арчи никогда не любил Дитрих, считая её черезчур уж вульгарной, да и как актриса она по его мнению вряд ли что-то когда-то из себя представляла, и "Голубой Ангел" - Боже, какая же пошлость, но голос у Бриджет даже красивый, в последнее время - всё ниже и чуть с хрипотцой.
Когда Хикокс спрашивает немку, почему же именно "Влюбляясь снова", Бриджет пожимает плечами:
- Это был тридцать второй, и я пела её на вступительном экзамене в актёрскую школу.
- А что ещё ты пела? - рука Арчи так по-хозяйски скользит под юбкой по бедру Бриджет, нащупывая подвязку чулка, а сам Арчи смотрит так возмутительно честно и спокойно, как будто берёт у фройлян фон Хаммерсмарк интервью.
- "Ты - сливки в моём кофе", - отвечает Бриджет и проводит языком по губам, пробуя на вкус свою ярко-красную помаду, - на английском, естественно.
Помада жирная и едва ощутимо горьковатая.
- Это ведь из "Удержи всё" Рэя Хендерсона, двадцать девятый год?
- Молодец, догадливый мальчик. Дитрих пела её на пробах.
- И это я знаю тоже, фройлян фон Хаммерсмарк. Спойте мне ещё, - Арчи улыбается одними уголками губ.
И она поёт "Ты - сливки в моём кофе".
А потом, позже, в постели Арчи, среди пухлых шёлковых подушек, Бриджет, усталая и растрёпанная, прижимается к англичанину и засыпает, а Хикокс задумчиво перебирает её светлые спутавшиеся волосы пальцами.
На следующий день Бриджет поёт "Дети, сегодня вечером я ухожу" и "Я лихая Лола", не отвлекаясь от "Лихой Лолы", когда звонит в дверь курьер, в очередной раз привезший белые лилии.
Однажды Арчи говорит, если бы я написал книгу о тебе, я бы назвал её как книгу о Марлен Дитрих - "О растёрзанной пуме", на что Бриджет, смеясь, отвечает:
- Что ты? Я не растёрзанная. Я живая.
Fin.