[thebasterds]

Автор: марронье
Название: "Человек с Манхэттена"
Фэндом: "Бесславные Ублюдки"
Пейринг: Саймон Саковиц/Смитсон "Лилипут" Юдивич
Размер: виньетка, мини.
Рейтинг: PG, пре-слэш
Саммари: пара не самых тёплых слов о дружбе.
От автора: пара тёплых слов о Саймоне Саковице. Текст получился полным чрезмерного, избыточного драматизма для тарантиновского фэндома, я не то, чтобы полностью довольна тем, что получилось, но тем не менее, считаю, что выкладывать на читательский суд фик можно.
Диклеймер: всё принадлежит Квентину Тарантино.

- Значит, ты не американец?
- Никто не американец.
Нил Гейман, "Американские Боги".

Смитсон Юдивич, при всей своей, казалось бы, внешней незаметности, запомнился всем сразу. Это был именно, как говорил иногда Омар Ульмер, тот шкет, который в первый же день сказал лейтенанту Рэйну, что не хочет убивать, боится крови, и вообще, шёл бы он, лейтенант Рэйн, к чёрту, рядовой Юдивич не cобирается снимать скальпы с немцев. Саймон Саковиц запомнил тихий, мягкий, с проскальзывающими странно мальчишескими нотками голос Юдивича. Позже Юдивича прозвали Лилипутом. Вряд ли кто-то решался произносить это прозвище вслух, а те, кто решился бы, просто не знали. Лилипутом Смитсона Юдивича за глаза называл Энди Коган. Обычно это происходило в те дождливые дни, когда в карманах не оставалось ни одного непромокшего коробка со спичками, и всем неудержимо хотелось курить, когда солдаты отряда "Ублюдков", пользуясь тем, что их не видит лейтенант Альдо Рэйн, рассаживались на камнях, чтобы посплетничать самым недостойным бравого американского солдата образом.
Не то, чтобы Смитсон действительно заслужил прозвище лилипута: да, он был коротышкой, но Герольд Хешбер был не намного выше. Не то, что бы само прозвище "лилипут" поздразумевало какое-то уродство: худощавый, но ладно сложенный, с умными глазами и выражением брезгливости на лице.
Саймону Саковицу всегда казалось, что именно так выглядят люди на Уолл Стрит. Саймону Саковицу казалось, что наверное, в прошлой жизни, в жизни до войны, этот коротышка с Манхэттена носил накрахмаленные рубашки, аккуратные портфели и ладно скроенные костюмы представительно тёмного цвета. Обязательно так.
Саймону, мяснику из штата Оклахома, хотелось так думать. Он всегда, во всяком случае, верил, что люди с Манхэттэна выглядят именно так. Забавно было наблюдать Человека С Манхэттена во французской грязи, вместе со всеми.
У людей с Манхэттена тоже промокают спички и теряются сигареты. У людей с Манхэттена тоже сводит от изнурения всё тело гадкой болью к концу дня. Это Саймон понял очень скоро.
Саковиц - долговязый, на удивление нескладный, кучерявый. У него длинная шея, длинный нос. Альдо Рэйн любит называть Саймона Саковица "грёбаным страусом", но вряд ли в городке Мэйнардвилле на окраине Тенесси, где вырос лейтенант, когда-либо был хоть самый завалящий зоопарк. Вряд ли лейтенант Рэйн даже знает, как выглядит страус; возможно, ему нравится само слово.
Капрал Вильгельм Вики как-то сказал, что Саймон куда больше похож на гуся.
Может, это и правда. Саковиц никогда не чувствовал себя красивым.
В обществе Смитсона Юдивича он, впрочем, чувствует себя ещё и дураком.
Когда Саймон впервые пытается заговорить с Юдивичем, Юдивич смешно морщится. Нет, он не работал на Уолл-стрит, но писал в нью-йоркские газеты. Нет, наверное, у него нет личного портного. И не было. Нет, до войны он был политическим обозревателем.
-А... - бормочет, слегка смутившись, Саймон и делает вид, что чистить винтовку очень хлопотно и увлекательно.
Саковитцу стыдно признаваться, что всю свою сознательную жизнь он только и делал, что резал свиные туши и кроликов в мясной лавке отца.
В Рок Спрингс, штат Оклахома, пыльно и скучно. На второй год своей жизни в отряде "Ублюдков" Саймон Саковиц понимает, что готов был бы отдать что угодно за пыльную скуку Рок Спрингс. Юдивич понимает что-то похожее гораздо раньше.
Он говорит, что сбежал бы на Манхэттен.
В Рок Спрингс Саймон оставил отца, пару облезлых собак, к которым совершенно не прижились клички, и деда, который застал ещё президента Гранта.
В Нью-Йорке Смитсон Юдивич оставил большую еврейскую семью, домашнюю библиотеку и нелюбимую работу с хорошей зарплатой.
Вряд ли Смитсон мог бы найти себе в отряде хорошего собеседника. Он и капрал Вильгельм Вики сразу невзлюбили друг друга.
Саймон Саковиц, во всяком случае, готов слушать. Ему нравится слушать о жизни, которой у него никогда не будет, пусть иногда Саймон и завидует Юдивичу.
Он слушает о женщинах, с которыми бы никогда не встретился и местах, в которых бы никогда не побывал, пока в оккупированной нацистами Франции, в местечке близ деревни Нанси, моросит дождь.
Смитсон иногда рассуждает о политике. Саковиц кивает. Ему хочется верить Смитсону Юдивичу, и очень хочется думать, что всё, сказанное этим смешным коротышкой - правильное и важное.
- А война, - говорит бывало Смитсон, - а чёрт эту войну дери. А война нынче в кабинетах Рузвельта, Гитлера, Черчилля и Сталина. Наш отряд, Саймон, - те самые минимальные потери, которые понесёт Америка. О таких потерях обычно не вспоминают. Даже о павших в бою со сраными япошками вспомнят охотнее. Кому мы нужны?
Обычно, когда Смитсон рассуждает о политике, он пьян.
То, что пьют в отряде - чаще всего мерзкое домашнее вино, конфискованное у французских крестьян, и не менее мерзкий виски.
Пьют Ублюдки много и часто, вопреки всем угрозам лейтенанта Рэйна. На трезвую голову невозможно думать о своём долге в сто немецких скальпах, да и мысль о еврейской мести покажется куда менее привлекательной.
За четыре года Саймон Саковиц успевает узнать о Смитсоне Юдивича почти всё. Он точно помнит, что Смитсон обычно заказывал в баре "Кинг Кол", и как ему понравились "Новые времена" Чаплина. Он знает, ччто Смитсон не любит Гручо Маркса и любит Эриха Ремарка.
Смитсон Юдивич вряд ли знает о Саймоне что-то кроме того, что Саймон еврей по отцу и деду, жил где-то в Оклахоме и раньше работал мясником. Может быть, Смитсон думает, что Саймон Саковиц всё же глуповат и скучен.
Это не важно.
Саймон бы назвал то, что происходит между ними, дружбой.
Саймон бы назвал Юдивича своим другом с Манхэттена, но тут же бы укорил себя за наивность.
Они чертовски пьяны и чертовски устали в тот вечер, который Смитсон Юдивич будет вспоминать потом не без грусти и стыда.
Саковиц почти вернул свой "долг" лейтенанту Рэйну, и ему кажется, будто всё, что происходит вокруг - правильно и закономерно, каким бы чудовищным оно не было. Куртка Саймона в пятнах чьей-то крови, и всё никак не находится свободная минутка отмыть эти пятна.
Смитсон по-прежнему твердит, что устал. Он твердит, что устал, уже четыре года, пока никто, кроме Саковица не слышит. Саковиц не будет смеяться.
Отряд расположился на высоком холме, и сквозь туман видно дома какого-то захолустного городка и край реки, а туман - серый и невыносимо густой.
- Я устал, - говорит Смитсон, - я хочу вернуться в Нью-Йорк, я хочу многое исправить.
Его щёки предательски разрумянились, а глаза лихорадочно блестят.
Саймон советует:
- Прокричись. И успокойся.
Он сам не уверен в своём совете, но Смитсон Юдивич взбирается на обрыв, и...
И он кричит. Он кричит долго, много, с упоением, в пустоту и в туман.
Никогда ещё на памяти Саймона Юдивич не пил столько.
-Лесли, - кричит Смитсон, - Лесли, твою мать, ты меня слышишь?!
Саймон точно знает, что Лесли - это бывшая подружка Юдивича.
-Лесли, я изменял тебе с твоей сестрой, съешь это!
-Папа, - кричит Смитсон, - я не говорил тебе, но меня уволили с работы за два дня до призыва!
Смитсон Юдивич кричит так громко, что успевает перебудить весь отряд.
На следующее утро, когда, ловля на себе ненавидящие взгляды всегдо отряда, Смитсон спрашивает, что он кричал, Саймон Саковиц говорит:
-Ты кричал, что изменял своей подружке с её сестрой, что тебя уволили с работы, что...
-Достаточно, - краснеет Смитсон, - достаточно.
Саймон не говорит Юдивичу, что потом тот сидел на земле и плакал. Вряд ли кому-то бы захотелось вспоминать о таком.
В обычные дни Смитсон бывает весел, и иногда даже присоединяется к дружному одобрительному гулу, когда Донни выбивает своей битой позвонки очередному немцу.
Донни говорит, что делает это ради каждого мальчишки из его квартала. Смитсон хмыкает: вряд ли война когда-либо коснётся этих мальчишек.
Донни говорит, что делает это ради своей страны. Какое там, вздыхает Смитсон, мы американцы, нет у американца своей страны, и никогда не было.
Нет своей страны, впрочем, говорит Юдивич, и у чёртовых русских коммунистов. Только если русские сами её и уничтожили, чтобы построить, по словам Смитсона, хрен знает что, то американцам изначально и уничтожать было нечего.
Смитсон говорит, им всем просто повезло жить на территории, которая слишком далека от Германии, чтобы быть оккупированной.
И, услышав, как возмущённо шепчутся Хешбер и Циммерманн, Юдивич, слегка смутившись, добавляет:
-Не слушайте меня, парни, я, может быть, говорю глупости.
Есть один человек, который по-прежнему слушает его.
Когда мрачные мысли Смитсона Юдивича достигают своего апогея, он просто говорит:
-Гореть нам в аду, Саймон.
Саймон, как и обычно, понимающе хмыкает, раскуривая наскоро сделанную самокрутку.
Когда Саймон Саковиц оказывается застрелен каким-то хлипким, похожим на светло-рыжую крысу немецким ефрейтором, Смитсону доверяют сказать пару слов об умершем. Почему-то в отряде думают, что Юдивич знал Саковица лучше всех.
Смитсон едва ли может связать пару слов, но Альдо Рэйн списывает это на его горе.
Какое уж там горе.
Когда война кончается, Смитсон Юдивич снова возвращается в Нью-Йорк, на Манхэттен, к тем местам и людям, о которых так любил рассказывать своему другу.
Могила Саймона Саковица до сих пор есть где-то в лесах на севере Франции, и она уже давно поросла травой и какими-то невзрачными дикими серо-жёлтыми цветами.
А горит ли он в Аду, никому не известно.